– Выходит, тот тип спрыгнул? – спросил полицейский.

– Почти наверняка. Кстати, вы не забыли, инспектор, проверить туалеты в вагонах и купе кондукторов?

– Нет, конечно. Облазили все – на крыше, под вагонами, в машинном отделении на паровозе, тендер с углем.

Какой-то пассажир сошел с поезда, подошел к ним. Это был маленького роста мужчина, который тяжело сопел – видно, страдал одышкой.

– Извините меня, – начал он.

– Да, сэр? – отозвался инспектор.

– Знаете, я подумал, не ищете ли вы кого?

– А почему вы спрашиваете?

– Да так, я просто думаю, не ищут ли того высокого типа.

– Почему вы об этом спрашиваете?

Блогс с раздражением перебил инспектора.

– Да, ищем высокого мужчину. Быстрее, не тяните.

– Так вот, один такой высокий сошел с поезда, но не на платформу, а спрыгнул прямо на рельсы, на противоположной стороне.

– Когда?

– Минуту-две спустя после прибытия поезда. Он сначала вошел в вагон, затем спрыгнул на другую сторону. У него не было с собой никакого багажа, я сразу посчитал это странным, подумал…

– Вот сука! – выругался инспектор.

– Должно быть, почуял западню, – сказал Блогс. – Но как, каким образом? Меня он в лицо не знает, а ваших людей видеть не мог.

– И все же что-то его насторожило.

– Итак, он выбрался с той стороны, перебежал полотно, добрался до соседней платформы и там уже исчез с вокзала. Как? Его же в любом случае заметили бы?

Инспектор пожал плечами.

– В такие часы обычно здесь мало народа. Даже если его где-то остановили, он вполне мог обмануть, притвориться, что очень торопится и не может стоять в очереди у билетного контроля.

– Вы что, не перекрыли стойки на других платформах?

– Боюсь, я об этом не подумал… хотя погодите, мы можем сейчас обыскать все вокруг, поищем его в городе и, разумеется, возьмем под контроль паромную переправу.

– Да, займитесь этим немедленно.

Но где-то в глубине души Блогс уже знал, что Фабер ушел от них.

Прошло больше часа, прежде чем поезд опять тронулся. У Фабера сильно свело левую ногу в икре, в нос забилась угольная пыль. Он слышал, как машинист и кочегар вернулись на паровоз, уловил обрывки разговора об убийстве в поезде. Раздался скрежет совковой лопаты – это машинист подбрасывал уголь в топку; паровоз со свистом выпустил пар, лязгнули поршни, дым вышел из трубы, состав тронулся. Фабер почувствовал облегчение, сменил позу, позволил себе тихонько чихнуть, прикрыв рот рукой. Сейчас он чувствовал себя лучше.

Он лежал у задней стенки тендера, с головой закопавшись в уголь. Фабер замаскировался так профессионально, что, чтобы его обнаружить, надо было не меньше десяти минут рыть в тендере. Как он и предполагал, полицейские просто заглянули, проверили, что все в порядке, и ушли, копать не стали.

Он лежал и размышлял, можно ли ему уже вставать. Становится светло. Могут его увидеть с моста над полотном? Наверное, нет. Сейчас он весь черный и в движущемся поезде при тусклом свете будет лишь темным пятном на таком же темном фоне. Да, можно вставать. Медленно, осторожно он отрыл себя и вылез из своей «могилы».

Фабер глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Уголь черпали лопатой из тендера сквозь небольшую дыру в передней стенке. Позже, когда его израсходуют, кочегару придется войти в тендер и пересыпать уголь, но сейчас пока Фабер был в безопасности.

Становилось светлее, он оглядел свою одежду – с головы до пят в угольной пыли, просто шахтер какой-то, поднимающийся из забоя. Необходимо умыться и сменить одежду.

Он попробовал выглянуть из тендера. Поезд проезжал окраину города, позади оставались фабрики, склады, грязные домишки в саже. Надо хорошо продумать, что делать дальше.

Первоначально он планировал сойти в Глазго, пересесть на местный поезд, идущий в Данди, оттуда вверх, вдоль восточного побережья в Абердин. Конечно, ему нельзя сойти на вокзале, придется соскочить либо до Глазго, либо сразу после. И все равно, чем дольше он остается в поезде, тем больше рискует. Поезд будет делать остановки до Глазго, и на этих станциях его могли обнаружить. Нет, ему придется как можно быстрее оставить поезд и подыскать себе другой вид транспорта.

Если уж прыгать, то лучше всего в каком-нибудь тихом месте рядом с городом или деревней. Необходимо, чтобы оно было относительно безлюдным – тогда никто не заметит, как он соскочил с тендера. В то же время, рядом должны быть дома, чтобы он мог увести машину, выкрасть одежду. К тому же, нужно выбрать такой участок, когда состав будет идти в гору – тогда скорость будет невелика и можно безопасно спрыгнуть.

Сейчас поезд шел со скоростью примерно сорок миль в час. Фабер сел, откинулся назад на кучу угля, стал выжидать.

Он не мог постоянно выглядывать, так как опасался, что его увидят. Решил, что станет выглядывать только тогда, когда поезд будет замедлять ход. Все остальное время остается тихо лежать.

Через несколько минут он поймал себя на том, что засыпает, несмотря на все неудобство позы. Он повернулся на бок, подпер для страховки голову локтем – если уснет, локоть упадет, и он проснется.

Поезд набирал скорость. Между Лондоном и Ливерпулем состав полз, как муха, теперь же бодро бежал по рельсам. Начался дождь – холодные мелкие капли, которые насквозь промочили одежду. Казалось, на ветру капли застывают на коже и превращаются в горошины льда. Вот еще повод быстрее соскочить с поезда: при таком холоде, дожде, ветре ему не доехать до Глазго.

Еще полчаса поезд не снижал скорости. Фабер уже подумывал, не убить ли ему машиниста с кочегаром, чтобы самому остановить состав. Их жизни спасла сигнальная будка. Заскрежетали тормоза, поезд стал замедлять ход. Потом скорость увеличилась, опять упала. Фабер понял, что на пути стоит знак ограничения скорости. Он выглянул. Поезд шел по сельской местности. Ему удалось разглядеть впереди развилку железнодорожных путей и семафор – вот в чем, видимо, причина снижения скорости.

Фабер тихо сидел в тендере. Поезд остановился перед семафором. Через пять минут состав тронулся. Фабер вскочил на край тендера, оттолкнулся и прыгнул.

Он упал на насыпь, лежал, не шелохнувшись, лицом вниз, в рослых сорняках. Когда шум поезда стих, Фабер встал. Единственным признаком того, что он попал в обжитое место, была сигнальная будка, двухэтажное деревянное строение с широкими окнами в диспетчерской наверху, лестницей снаружи и входом на первый этаж. Позади дома чернела гаревая дорожка.

Фабер обошел вокруг дома, чтобы подойти к будке сзади, где не было окон. Он вошел в дверь на первом этаже и обнаружил то, что ожидал: туалет, раковину и – словно награда – шинель, висящую на крючке.

Он снял промокшую одежду, вымыл руки, лицо и энергичными движениями растер все тело грязным полотенцем. Маленькая коробочка цилиндрической формы, в которой хранились негативы, была плотно обвязана лентой вокруг его груди. Он опять облачился в свою одежду, только вместо промокшей насквозь куртки надел шинель стрелочника.

Теперь ему оставалось только найти транспорт. Стрелочник, наверное, куда-то отлучился, скоро придет. Фабер вышел из дома и увидел сбоку велосипед, прищелкнутый на маленький замок к перилам. Он сломал дужку замка лезвием стилета и уже через минуту ехал по прямой, быстро накручивая педали, удаляясь от полотна железной дороги и будки. Затем срезал угол и выехал на гаревую дорожку.

16

Персиваль Годлиман принес из дома свою маленькую раскладушку. Он лежал на ней в кабинете в брюках и рубашке, безуспешно пытаясь заснуть. Почти сорок лет он не знал, что такое бессонница – буквально с тех пор, как сдавал выпускные экзамены в университете. Сейчас Годлиман с удовольствием поменял бы все его нынешние заботы и тревоги, которые не дают спать, на радостное волнение последних дней студенчества.

Он знал, что тогда был другим человеком, не просто моложе, но гораздо менее задумчивым, склонным предаваться своим мечтам. В те годы он был этаким бродягой, задиристым, полным надежд и честолюбия молодым человеком; намеревался заняться политикой. Он не любил часами сидеть над книгами, грызть науку, поэтому у него действительно были веские причины волноваться перед экзаменами.