Фабер задумался, какая смерть ждала его самого.

Он отошел от обрыва, направился к перевернутому «джипу».

28

Персиваль Годлиман чувствовал себя бодрым, ощущал новый прилив энергии, решимости и даже – это случалось с ним крайне редко – вдохновения.

Когда он думал о встрече с Черчиллем, на душе сразу становилось нехорошо. «Накачки» командования, кабинетные беседы хороши для служак, интеллектуалов этим не возьмешь. Безусловно, премьер-министр тщательно спланировал ход разговора, разыграл все, как по нотам, но, так или иначе, на Годлимана это подействовало так, как если бы он играл за школу в крикет и услышал последние наставления тренера буквально за несколько минут до матча.

Он вернулся в контору с твердой решимостью что-то предпринять.

Годлиман поставил зонтик на место, повесил на вешалку мокрый плащ, оглядел себя в зеркале на двери шкафа. Безусловно, с его внешностью что-то произошло с тех пор как он пришел в контрразведку. На днях он наткнулся на свою фотографию 1937 года – там он был с группой студентов на семинаре в Оксфорде. Так вот, тогда он… выглядел старше, чем сейчас: бледная кожа, редкие растрепанные волосы, плохо побрит, безвкусная одежда человека, которому уже все безразлично, потому что он пенсионер. Сейчас редкие волосы исчезли, он совершенно лысый, если не считать того немногого, что осталось сзади и по бокам. Одеждой больше похож на делового человека, чем на учителя. Ему казалось – а может, он просто внушил себе это, что даже подбородок стал жестче, глаза ярче. Теперь он всегда гладко брился.

Годлиман сел за письменный стол, зажег сигарету. Вот это, конечно, дурная привычка; появился кашель, но бросить сложно, пристрастился к табаку, хотя сейчас, во время войны, в Британии курят почти все, даже женщины. Что ж, если они выполняют мужскую работу, у них обязательно появляются чисто мужские недостатки. Дым попал ему в горло, он закашлялся, положил сигарету на жестяную крышку, которую часто использовал в качестве пепельницы (с посудой было плохо).

Вдохновение вдохновением, но пока неясно, какие конкретные шаги нужно предпринять.

Годлиман вспомнил свою диссертацию, которую он писал еще в колледже. Она была посвящена безвестному монаху, по имени Томас, жившему в Средние века. Годлиман поставил перед собой тогда довольно узкую, но трудную задачу: описать странствования монаха за пятилетний период. Правда, не осталось никаких свидетельств о том, где монах находился примерно восемь месяцев из этих пяти лет – возможно, в Париже или Кентербери, точно не известно. Из-за данной неурядицы под угрозой оказалась вся работа. Он пролистал много книг, проверил много источников – никакой информации. Если действительно не осталось даже малейших записей, невозможно сделать документального описания странствований, никакие догадки здесь не в счет. Однако Годлиман не терял оптимизма и с юношеским задором продолжал свои поиски. Он просто верил в удачу, верил, что летопись существует, не утеряна, хотя прекрасно знал, насколько ничтожны его шансы на успех. На самом деле, если в то время Томаса не было ни в Париже, ни в Кентербери, он наверняка находился в дороге. В итоге Годлиман был вознагражден за свою настойчивость. Совершенно неожиданно даже для самого себя он нашел в историческом музее в Амстердаме примитивные отчеты о морских перевозках. Согласно этим бумагам, из Франции Томас отправился на судне в Дувр, но корабль сбился с пути и потерпел кораблекрушение у берегов Ирландии. Эта работа послужила образцовым примером научного поиска, ее высоко оценили, она принесла тогда Годлиману профессорское звание.

Вот и сейчас он примерно в таком же положении. Пока нет убедительных свидетельств гибели Фабера или его возвращения в Берлин, нужно искать… искать. Все, что можно предположить сейчас, отбрасывая два предыдущих варианта, это то, что Фабер жив и ему удалось добраться до берега.

Он вышел из кабинета, спустился этажом ниже, где находилась секция картографии. Войдя в помещение, он сразу увидел своего родственника – полковника Терри, который стоял перед масштабной картой Европы на стене, в зубах держал сигарету. Годлиман частенько наблюдал подобные сценки: старшие офицеры молча разглядывали карты, как будто подсчитывая все «за» и «против» относительно дальнейшего хода войны. Скорее всего, сейчас уже закончены последние приготовления, машина запущена в ход, ничего исправить нельзя, остается лишь стоять в раздумье и ждать, чем все закончится.

Терри увидел его.

– Ну как прошла встреча с Черчиллем?

– Он пил виски.

– Это на него похоже, хотя по виду премьера не скажешь, что спиртное на него действует. Что он сказал?

– Приказал достать ему Иглу любым путем, живым или мертвым. – Годлиман подошел к другой стене комнаты – туда, где висела карта Великобритании. Он ткнул пальцем в Абердин. – Если бы ты посылал подводную лодку, чтобы взять на борт агента, за которым гонятся, самое оптимальное, на сколько лодка может подойти к берегу?

Терри сосредоточенно думал, глядя на карту.

– Я считаю, для лодки небезопасно подходить ближе, чем на три мили. Однако, чтобы по возможности застраховать себя от неприятностей, я бы приказал остановиться в десяти милях.

– Правильно. – Годлиман провел карандашом две линии параллельно побережью, соответственно в трех и десяти милях. – А сейчас другой вопрос. Если бы ты не был профессиональным моряком и уходил из Абердина морем на маленьком рыбацком суденышке, как далеко удалился бы от берега, прежде чем ты, прямо скажем, стал беспокоиться?

– Ты имеешь в виду расстояние, в пределах которого можно чувствовать себя в этой лодке в относительной безопасности?

– Именно это.

Терри пожал плечами.

– Точно сказать не могу, потому как сам не моряк, но думаю, где-то пятнадцать-двадцать миль.

– Полностью с тобой согласен. – Годлиман описал круг радиусом двадцать миль с Абердином в центре. – Теперь смотри. Если Фабер жив, он либо на материке, либо где-то в пределах данного круга.

– Как видишь, здесь только море, земли нет.

– А у нас есть карта большего масштаба?

Терри открыл шкаф, вытащил оттуда крупномасштабную карту Шотландии. Он разложил ее на столе. Годлиман обозначил на ней такой же круг.

По-прежнему сколь-нибудь значительного участка суши в круге не оказалось.

– И островов вроде нет.

– Нет, есть один, вот здесь, – Годлиман указал на длинную узкую каплю, расположенную в Северном море приблизительно на расстоянии десяти миль восточнее Абердина. – Штормовой остров.

– Что ж, в принципе возможно. Ты можешь кого-нибудь туда послать?

– Могу, но когда закончится шторм. Там, в Абердине, Блогс. Я достану ему самолет. Он вылетит в ту же минуту, как только позволит погода. – Годлиман быстро направился к двери.

– Желаю удачи, – пробасил сзади Терри.

Годлиман помчался по лестнице вверх, прыгая, как заяц, по ступенькам. Через несколько секунд он уже был в своем кабинете, подбежал к телефону.

– Пожалуйста, прямо сейчас соедините меня с Абердином. Там, в полицейском управлении, мистер Блогс.

Ожидая, пока его соединят, Годлиман машинально рисовал в блокноте Штормовой остров, выводил каждую черточку. Получилось что-то вроде прогулочной трости с ручкой, повернутой на запад. Должно быть, десять миль в длину и около мили в ширину. Интересно, что это за место: голые сумрачные скалы, где редко ступала нога человека, или несколько пастбищ, где живут овцеводы? Если Фабер там, он, возможно, все еще пытается связаться по рации с подводной лодкой. Блогсу необходимо опередить немецкую субмарину.

– Блогс на проводе, – прервала его мысли девушка-оператор.

– Фред?

– Привет, Перси.

– Я думаю, он на острове, который называется на карте Штормовым.

– Нет, Фабер не там. Мы только что арестовали его.

Лезвие стилета оказалось острым, как игла, длиной девять дюймов, на конце маленький поперечник, рукоятка с гравировкой. Блогс подумал, что таким, наверное, удобно убивать. Сталь блестела, ни единой ржавой отметины.